Длительным и роковым был тот момент. То ли это перо упало с небес и коснулось моих волос, то ли оно же слетело на бумагу… Сейчас это не важно. Важно, что в один миг я ощутила с кристальной ясностью бремя красок, пролившихся — нет, не на палитру — мне в сердце, орган ни природой своей, ни Богом, не предназначенный работать с таким материалом. И за ответами я пошла по старым дворам, пыльным квартирам, изведанным полям. Но этого было мало. Я тронулась к диким пляжам, цветущему пеплу, дремлющим бурям, фиолетовым пустошам, резным ущельям, пьющим луну… Я перестала отзываться на имя, голос мой уподобился клёкоту. Я утоляла жажду в изумрудных холодных ручьях, от вкуса этой воды забываешь путь домой. Так и случилось. Но я нашла себя, и продолжала искать.
В глубине кедровой чащи, в низине, деревья вдруг расступились. И ты увидел расписные беседки и кованые перила в дремлющих инистых паутинках. Там были кровати — пустые, забытые кровати, с расправленными покрывалами, и пологами… пологами. В сугробах. И задумчивы были птицы. Не смели они начать ажурных песен. И замерли иные — как фигурки из стекла. Ты ещё подумал: “Они тоже дремлют”. И ледяными иглами сыпался свет сквозь хвою, и не бередил ран, не будил тишину. Медленно вышагивали алые кардиналы по волнистым очертаниям. Но ты запасся терпением, чтобы разгадать рисунок следов, понять смысл представления. Есть ещё время.
А вчера тебе пришла простая картонная открытка с изображением белочки. И приглашением… в сказку.
Расспроси меня, как я живу в тесной клетушке, объёмом на два с половиной вдоха. Когда я “вальсирую”, с взлохмаченными волосами, я задеваю локтями стены камеры. Спроси, как я вообще могу писать тебе всё это. Как у меня хватает мужества? Помнишь мою добросердечность, которая превратилась в кинжал, направленный против меня? Его лезвие теперь затупилось и только расцвечивает синяками мятую, больную плоть. Сухие рассыпающиеся кости, тугие воспалённые мышцы. Кто виноват сегодня в том, что даже свет обжигает? А самое горькое это то, что я сама… Моя была та игла, которой сама тебе зашила рот, чтоб ты не смог говорить со мной. Теперь я как заключённая в тюрьме — общаюсь через посредника. Наши молитвы поднимаются в небо — к Нему — и мы играем этими молитвами в бадминтон.