Ласковый шорох долетает со взморья и бьётся о мшисто-вересковые стены долины. Вторя этому шёпоту, вздымаются холмы — вздыхая, выдыхают облачка тумана. По низине струится влага, стремясь слиться с океаном. Уже не поток, не ручей — слишком холодно. По дуге огибая заводь, мчится табун: грация, сила, стремительность и свобода, дикая красота. Напряжение свинцовых мышц, неистовое дыхание, рыжая шёлковая грива и разумный взгляд карих глаз. Они проносятся, взметая копытами ледяную крошку и мелкую гальку. Облачные покровы перехлёстывают и сплетают свои фестончатые кромки и озаряют ровным вечерним сливочно-персиковым сияние склоны, и после стремительного представления природа замирает в сиреневых тенях, розоватом сумраке и покое.
Как прибой бьётся о скалы — я бьюсь и разбиваюсь о реальность. Она вся как в этой детской считалке: “За стеклянными дверями…”. И вот я бьюсь об эти двери, а мир так близко и так далеко. Там в стылой озёрной волне свивается в гжелевые узоры отражение небес, стремительно проносятся солнечные синички над уснувшими полями. Там торжественно наступает декабрь, и твоя красная вязанная шапка снуёт между сугробами как клюквина в сахаре — ты расчищаешь тропинки. В первый раз. Там вечером серебряные звёздочки падают к нам в окна и чиркают об стекло — цык-цык. Они скатываются , скапливаются в уголках карниза и тихонько светят всю ночь, разгоняя мятые тени прочь от изголовья кровати, баюкая душу.
Мне надо войти, надо укрыться. Где же ключ?
Где ключ?..
… в сырой толстой глиняной стене прямоугольная дыра — окно без занавесей и стёкол. В него хлопьями залетает пепел. Безмолвие. Только слышен звук, похожий на гул электричества в проводах. От спящих мёртвым сном озёр поднимается ночной исчерна зелёный туман, лижет стены и проползает между тощими елями в оврагах. Сквозь него вышагивают долговязые Безликие. Медленно качают белыми головами и, вскидывая десятиметровые ноги, переходят узкие реки. Впереди идёт их король в своём костяном венце, что спёкся с кожей. На скукоженной, изрытой, пахнущей металлом равнине распростёрты тела. Сквозь них прорастают на тоненьких ножках по дюжине ржавых серпов. Я вижу это всё в один миг, когда подтаивает туман, из амфитеатра вырезанных из слоновой кости облаков выглядывает острый месяц, и его неверные лучи прошивают холмистые склоны.