В воде я видела звёзды. Рябины ткали дырявые тени над обрывом. Небо дышало огромным ртом, со свистом вдыхая потемневшую ореховую листву и мелкие сухие хвоинки с песчаных берегов. Слова моей песни складывались сами собой: о верных сердцах, о милой родине, о болотах с вороникой и мятликом, медовых каплях сосновой смолы, о легендах и былях наших краёв. Со слезами я пропевала любимые имена, огнём пылали уста. В звучании ночи в воспоминаниях исчезали все мрачные черты — остались чистые нечадящие факелы неопалимых душ. Прочь детали! Я не задумывалась над истиной, ведь песня — моя путеводная нить. Тут, на краю обрыва, я была готова увидеть всплывающее морское чудище, жаждущее приютить меня в своём раскалённом чреве. Мной владел страх. Но я уже почти дома, я уже на пути в другой приют, в котором меня ждут свои радости и горести, уготованные мне судьбой. Свои.
В этот раз ветер почти добрался до сердца. Мне было холодно — в груди зияла рваная дыра, похожая на алый кленовый лист. Купол тюремной камеры продуваем со всех сторон, почти не осталось стен — одна арматура, как прутья клетки. Вокруг башни простираются болота, озерцá сапфирово отражают ночь. Мёртвые остовы деревьев белеют словно кость, заставляют меня поверить, что я окружён скелетами гигантских предков. Волны и птицы движутся по ветру зарифмовано, создавая ритмические рисунки. Весь день лил дождь, бетонная крошка на полу размокла, в миске — драгоценная влага, болота набухли как хлебный мякиш. И весь день я звал своих тюремщиков. Вечером они пришли — пряча лица под капюшонами, не зажигая ламп, им было что скрывать. Они сказали, что двери открыты, всегда. Я не верил. Они ушли. Стены были непробиваемы, лестниц нет. Они обманули меня, обманули…
У подножия огромной каменной лестницы в небо есть святой лес. Берёзы травинками гнутся на солнечном ветру, низвергающемуся с вышины. Вспыхивают фуксиевые светочи иван-чая. Около нижней ступени разлился небольшой пруд, в нём плавают карпы с голубыми боками, им ни до чего нет дела — они только испуганно фыркают, если рядом падает почти по-осеннему лимонный листок на поверхность воды. У берега часто пасутся олени и кролики, пригреваясь и задрёмывая в оседающем с неба аромате мирта и клюквы. Далеко по синим горизонтам, среди горных пиков и душистых лугов разбросаны такие рощицы. Там, где исчезли города. Между деревьев только и остались кое-где инвалидные коляски — затянутые вьющимися лозами, застланные мхом, обжитые овсянками. Но и эти артефакты человечества покидают мир с каждым годом с достоинством ветеранов. Они сыграли свою роль в судьбах немощных душ.