Богиня Утра поднимается из своего кораллового трона и под руку со своей златоокой гостьей обходит владенья — подкрашивает розовой акварелью пёстрые холмы, оранжевой гуашью — всплески воды. Вдвоём они застилают тёмно-синим фетром канавы в лесу и подветренные склоны, огненной полоской очерчивают стрелки часов в комнате. Они уже поправили лоскутное одеяло вокруг домика: отряхнули, осыпав пару последних ягод, кусты красной смородины, взбили клумбочки календулы, причесали шелковистую, ещё зелёную, траву и разровняли песчаную площадку у лесенки. Ты спишь. Я у окна. Молюсь. “О, Богиня! Коснись меня своей тонкой прохладной рукой! Я как чистый лист бересты, белый-белый, — дай мне каплю краски. Я как сломанные часы — лёгким движением своих пальцев запусти механизм!”
Из сумрачной горной соляной пещеры, из царства окаменелых голубых сталактитов, где слышен только ропот ледяного ручья, и мир ограничен лишь чёрно-фиолетовыми и тёмно-сапфировыми оттенками, да густо-зелёными проблесками, когда внутрь, неглубоко, заглядывает — нет, не солнце! — а бледное подобие солнечного луча, вырывается птица пурпурного, почти райского оперения. Вокруг горы собрались плотной грудой маслично-чёрные, тугие, жирные, тучи. Птица устремляется в самую гущу. Ветер сбивает соль с полощущихся шёлком перьев, треплет их. Прочь из заточенья! Что ждёт её впереди? Молния? Буря? Тьма? Птица знает, что за кромешным мраком кроется рассвет, которому она принадлежит по праву рождения, и она увидит кроткую утреннюю звезду над мятно-зелёной полоской горизонта. Вот уже появились розовые штрихи…
Уже надрывно отсвистал норд-вест. Уже закрыты все ставни, и за ними затеплились огоньки. Уже беспокойным сном уснули дневные птахи, грезя о Великом Путешествии. А высоченные сосны лишь забылись в тревожной дремоте. Бархатистая синеватая мгла сумерек затянула и двор, и поле, и лес. Уложила она поплотнее свои складки у берегов шумного каменистого ручья. Тут с гор, как громадное бедствие, неотвратимо падает пелена мороха и тумана — влага, что напоит сухой август, жаждущий сентябрь. Влага в беззвучном замедленном танце. Застенчиво замерцали фонари над крыльцом. Замкнулась тишина. И вот она наступает — безмолвная октябрьская ночь.