Ночью его игрушки оживали, ходили по Царству-На-Каминной-Полке – расписные, глиняные, восковые, деревянные. Красовались, танцевали, выдумывали разные игры, в ясные ночи смотрели на звёзды в окне напротив. Восковая фигурка пастушки была неудавшейся: слегка перекошенной, с облупившейся глазурью. Яркие – только фартук и эмалевая шерсть её пёсика. Она почти не подходила к краю полки, оставаясь в тени, но, однажды, решилась приковылять к толпе. Попытка не была ни самой плохой, ни самой хорошей, какую она могла вообразить. Кто-то смеялся над ней и сторонился, кто-то терпеливо вышагивал рядом в экскурсии по стране, подбадривая её мечтами о дальнем-дальнем путешествии. И с каждой ночью жизнь её менялась и становилась чуточку лучше. Однажды, к утру она осталась среди нескольких блестящих игрушек в первом ряду и видела особенный золотистый утренний свет. В комнату вошла служанка нашего старого и сентиментального мастера. Она смахивала пыль, когда лицо её сморщилось от неприязни и усмешки. Восковую фигурку бросили в каминную пасть. Мораль? Слова о загоревавших добрых и захихикавших зловредных игрушках, о печали мастера, о памяти? Нет, их не будет. В пасти и был конец.

giphu