В зеркале отразилось растерянное лицо, румянец свекольного оттенка, лихорадочно блестящие распахнутые глаза, тёмные горячие губы и влажные от жара кудри. Супруг расправил на мне лиловый турнюр, сжал запястье и нежно, но властно сказал: надень маску. Я выбрала белую с золотой вуалью и подошла к окну. За стеклом противно моросил мелкий весенний дождик, слёзками капал на сиреневые цветы и рюмки, которые спешно убирали лакеи с садовых столов и несли в крытую террасу. Вишнёвые лепестки налипли на карниз. Мы спустились принимать гостей. Скоро мне стало тяжко от болтовни и температуры, и я отошла подышать воздухом на краешек мраморной террасы. Аккуратно я чуть сдвинула маску.
Каждый день я взрослею, каждое утро рождает новые вопросы и, даже порой, скупую печаль. Мне стали приходить в голову странные идеи: а что, если маски, нечто большее, чем даже древний обычай, это что-то чужеродное и лишнее человеку? Мы рождаемся уже имея лицо. Где в нём скрывается порок? Отчего же маска стала единственным лекарством? Почему-то мне в них стало тяжело. Я ослабила ремешки, дала каплям поцеловать свой раскалённый лоб и обернулась.

giphu