Кроткий пастырь омыл мне душу. Люди заглядывали глубоко в мои глаза, запускали пальцы сквозь девственное тело прямо в чёрное тестообразное сердце, а я чувствовала только холодные ладони на своих щеках, видела только рассвет. Через капéль остывающих слёз блестел розовый лёд утреннего неба и мрамор облаков. Синели тени на распятых на соснах телах птиц, на моей распростёртой на траве фигуре, на голых коленях, в ворохе кровохлёбки над теменем. Вяло расползлась пустая мякоть, открывая дорогу к ядру. Звери лакали из моих ран и исцелялись. Свинцовый крестик калёной каплей полз по груди, по животу… вниз. А потом я тихо срасталась. Бело-розовая озябшая кожа мерцала, будто высушенные лепестки ты поднёс к свету восходящего солнца. Когда святой отец касался в благословляющем жесте моей руки, гудели недра храма и подвалы, гремел рой пчёл в пламенеющих кустах шиповника за его спиной. Я помню абсолютно всё, вплоть до узора на кончике его указательного пальца. Этот момент стал вечностью, которая запустила мои воспоминания с нуля: где я иду, босая, по каменной дороге прочь, каждым миллиметром стопы чувствуя песчинки, пожухшую листву, сурепку, где рассвет зачал во мне что-то новое, где я иду по изнанке своей жизни, по потолку своей яви.

giphu