Сколько было уже сказано откровенных слов? Дай, я стану на колени, меня бьёт лихорадка. Зачем людям были даны крылья? Не для того ли, чтобы поцеловать небеса? Но ведь и птицы, что летают выше всех, слепнут. Ослепла я, рыскала, а почуяв дождь, складывала крылья. Теперь сбрасываю свои страхи перед тобой, слой за слоем; сдираю грехи и сожаления, пласт за пластом; снимаю одежду, обнажая тонкую кожу и бьющиеся вéнки; разрываю её, и, жилка за жилкой, открываю грудную клетку. К каким глубинам откровенности я спущусь? Ступаю в бездну, уповая на милосердие. Вера, не подведи меня сейчас, доведи меня до самой последней шахты, до дна. Видишь эти толчки под рёбрами? Оно такое же как у тебя, тоже живое и горячее. Мои пальцы ослабли и дрожат, но я всё ещё могу дотянуться и коснуться твоих губ. Хочу, чтобы ты улыбнулся. Ложь и гнев, слёзы, падающие в реку, когда я перегнулась через парапет, обещания и боль… Наверное, ты сильнее меня, раз смог выжить, но… Обними меня так, чтобы я забыла всё – это в моих силах, в моей власти.
Над лугом кружатся бабочки, как щепотка блестящих пряностей. Летнее утро живёт сухим шелестом, будто и не случится чего-то иного вовек, в небеса опрокинулось зелёное море листвы. Зацветает краешек юдоли плача. Человек творит чудеса, и под твоей рукой наливаются ягоды и дурманят лилейники, я слышу еле ощутимую музыку, дрожью по телу. Чувствую себя ребёнком. Твои светящиеся на солнце одежды застилают все худшие воспоминания, всю боль; кажется, что даже ты её не замечаешь сам. Но я с тобой, знаю, каким усилием ты порождаешь магию, знаю твою волю и вижу позднюю осень. Это она обволакивает пальцы: чуть только замрёшь на минуту, и они цепенеют. Ты – ноябрь. Твои золотистые волосы, голубые глаза меня не обманывают: внутри ты тяжёлый, усталый, наполнен сырой землёй, горьким дымом. Ступени твоей лестница в небо похожи на клавиши, истёрты по краям. Белая, чёрная, белая. Не волнуйся, милый, я знаю цену твоему солнцу. Я приложу ладони к твоей груди и поцелую сердце…
Море – безголосый свидетель твоих обещаний – сжалось до крупицы и живёт капелькой ультрамарина на дне моих зрачков. Ты укачивал меня как дитя в облаке сигаретного дыма. Любовь и страх взвивались и сталкивались во мне так, как танцуют ураганы в пустыне. Я без стеснения открывала себя, смотрела на тебя жадно, ты вертел мои чувства в руках – хрустальные безделушки. Неправда, я не отдавала себя, нет. Когда разбивается первая стекляшка из сердца, наконец понимаешь, что вся твоя жизнь была детством. Помнится, тащила тогда в укромный уголок разный блестящий хлам; ещё не пробовала вырастить что-то живое и своё, а только огрызалась на тех, кто покушался на мои трофеи. Я не продавала себя, а раздаривала всё лишнее в себе, чтобы освободить пространство. Нет, я не уничтожала себя, а выжигала то, что не хотела принимать.
Теперь я пуста, всё ещё люблю тебя. Глаза помнят морскую воду, сосуды в теле впиваются в затягивающуюся дыру – там есть излеченные зёрна. Ммм, я ждала эту сладостную боль, так срастаются кости.