Дом, как воплощение сердца – худой, сыроватый, истощённый. Мир, как состояние разума – покорёженный остов леса утопает в сугробах, хороня беличьи кормушки. Эта зима износила нас, местных жителей. Февраль, не хмурься – у нас нет свечей, мы питаемся отражённым от зеркал светом! Дети рисуют цветные картины, бабушка ткёт узорные платки – мы не унываем. Даже выходим из дому: и когда колеблется и расплывается снежная гладь, умножая вдаль горизонт; и когда в тяжёлых шершавых тучах летают соколы и холодно взглядывают на нас; и когда в ненасытной удушающей ночи, в застывшем восковом небе прочерчивает свой путь звезда. Тогда моя старушка вздыхает, обнимая детвору, и крестится, а я приваливаюсь к источенной стене и с благоговейным трепетом впитываю душою тот свет надежды, быть может посыл весны. Под вéками долго остаётся выбеленным письмо нашей вестницы. Когда-то под апрельским солнцем снег растопится в серое пластилиновое море, ласковый ветер будет трепать дряхлую черепицу, распахнёт окно и рассыпет позолоченные вербовые почки на столе.
Все засыпают по-разному. Мои друзья засыпают, обвивая гнездо на мокрой земле, присыпанной костями; худые призраки, склонившись к воде, чутко дремлют в болотах, во вздымающихся фосфоресцирующих парáх. В сыром глухом лесу смутно-знакомое эхо поёт колыбельные. Человеки спят в своих картонных коробках, выстроенных грудами на пустырях. Мне не привыкать отправляться в мир снов с тропинки, окутанной туманом и маргаритками. Я в олеандровом венке, и дурман уже сочится в мою кровь. Ломит виски, и скоро в бреду будет не разглядеть простых линий и чистых цветов. Выйду я на лысую полянку, кишащую жуками и мошкарой, и в мутном воздухе не различу оттенков. Пусть суфлёры подсказывают мне названия тех ощущений, которые я должна испытывать. Пусть назовут ромашками корчащихся у моих стоп дождевых червей и сколопендр, пусть нашепчут, что уже утро распустилось, и жаворонки танцуют в розовом небе и ныряют в свежие карие тени у подножий холмов, что малина обняла мои плечи, что, блистающий золотом на волне, зовёт меня пруд, тёплый как парное молоко… Я попробую это усвоить.
Ложь создаёт материю, страх создаёт пространство, вместе они творят бытие: непомерных далей, монструозной красоты. Малышка не боится кошмаров под своей кроватью, разматывая светящуюся нить, она уходит всё глубже в странную страну. Она не задерживается ни в одном пустынном месте, она ласкает чудовищ, идёт по дну моря, сквозь кристальность воды видит небо в потоках Эта-Акварид и всех этих бессмертных бриллиантах. А тело её заперто в спальне. Бесстрашная и свежая как май, она вступает в обители мириадов душ. В каждом зеркальном лице она видит знакомца и понимает, что все они идут в одну сторону – к точке света вдали.
И мы шли так долго, что точка выросла до размеров вселенной и поглотила нас. Бог, наклонившись, наградил всякое бледное чело обжигающим нимбом. Но и теперь дети не оставят его. Мы узнали вечную любовь и готовы послать к чертям чудеса, пусть драконы проглотят свои хвосты, и лопнут золотые цепочки, ведущие к старым телам. Мы идём за тобой.