Ущипнув меня за щёку, бабушка улыбнулась, и принялась утешать меня:
– Всё-таки в жизни нужна математика. Есть такое правило у меня…
– Записываю!
-…умножай и дели.
– Как?
– Умножай и дели. Вот когда январское утро, скрипучий снег, одеяло, тёплое молоко и пряники – это дели. А когда на клумбах в июле благоухают васильки, маки и садовые лилии – это умножай. Когда в тебе есть ещё одна капля любви, а рядом дрожащие руки?
– Дели!
– И обогрей.
– А если нотам уже тесно в груди?
– Дели!
– А если зацвела мелодия на ладони? Умножать?
– Правильно. Когда подарили в тусклый день улыбку – умножай бесконечно! Когда плачет, в гóре, друг – дели беду. Ясный рассвет, верное крыло, сияние в сердце, отдых и заботы, мороженое и звёздное небо – дели. Уверенность и терпение, нежность и любовь, добро и поэзию, смех и искры в глазах – умножай.
-…где-то между есть былинка “неделимое”…когда умножать кощунственно, а делить невыносимо. – Задумчиво закончила она.
– Ох, бабушка, я понимаю.
Голоса и беззаботный детский смех поднимаются в небо. Живописная тополиная роща – наш театр и наша сокровищница. В дуплах мы храним снадобья, маски и самоцветные камни, в ложбинах между корней закапываем красочные окатанные осколки стекла, затуманенные словно облако. Всё, что дальше этого мирка, будто прикрыто выпуклой линзой, и звуки отдаются приглушённо. По стеклу ползут солнечные зайчики, умножая яркость желтизны и зелени, следуя за катящимся вниз, с листа на лист, солнцем, и вытапливают медяные отсветы на грубых стволах и блестящих лужах, окрашивая всё закатом. Травянисто и горьковато начинают благоухать травы, упругие одуванчики склоняют пушистые шапки с разгорающейся бахромой. Лучи пронизывают кроны. Между струнок света проносятся прыткие стрижи. Поляна сужается, и деревья расступаются вновь, будто в трёхмерной детской книжке – это игра теней. День кружится как мяч на кончике пальца и длится вечность. Цéлую вечность. Сладостную вечность.
Закадычные подруги, нежные, пугливые, с большими карими глазами, вы странствуете где-то под звёздными шатрами, узкой ножкой ступая в зыбучий песок, ищете по каплям влагу и пропадаете в пыльном послезакатном сумраке. Беззащитные, но с жилами из стали. Когда солнце пульсирует на небосклоне как сердце, вы бродите меж глиняных развалин жилищ – тогда чёрная смерть, обликом подобная фее, указывает вам на измаранную кровью стену, разгорающиеся угли, на пылающие перекрытия. Часто эти страшные видения выжигают на ваших душах тавро, но вы не уступаете отчаянию и боли, только пристальнее вглядываетесь в знаки. Вам, намибийским антилопам, суждено скитаться, обременёнными не горем, а задумчивостью. Опыт, а не грусть проведёт вас по раскалённой саванне, и даже пустыне, вдоль южных костров, песчаных вихрей и ущелий к миражам в шёлковых полуночных шалях. И когда припадёте вы губами к озёрной воде, то сможете почувствовать её – редкостную! – сладость и отдохновение. Страх не отравит их. Вы уснёте до утра, осенённые звездой.