Окраины были выцветшие и пустынные. Солнце палило нещадно, лоб раскалялся, я чувствовала солёный пот на губах. Горячие ладони клёна облепили разрушенные стены, из утробы веяло подмоклой гнилой травой, призрачными потоками хлестали из окон старые рваные тряпки. Даже с закрытыми глазами можно понять, когда входишь внутрь – запах раскалённого пыльного кирпича сменяется болотистой прохладой вечной тени. Там в земле округлый разлом, уходящий неописуемо глубоко в землю. Эхо моего голоса ещё долго перекатывается стеклянным шариком в каменной трубе прежде, чем вернуться, коснуться лица водянистым дыханием спящего в недрах титана. Жужжание и шелест листьев будто накрыло бархатным колпаком, я понимаю, что лечу в эту темноту. И сама не знаю как это случилось.
Приземления не помню. Во мраке я чувствовала острую боль в ноге, гул и промозглость вокруг, и касание света моей макушки – отверстие колодца глядело на меня остылым оком. Далеко-далеко в нём был зрачок – моя фигура. Я стояла там наверху и ждала, когда эхо моего зова бумерангом вернётся ко мне.
Не все ниточки сходятся. Это я вампир, а ты жертва. Я хотела и любви, и исполнения желаний и лёгкости: просыпаться навстречу беспечной сини, полосками просачивающейся в жалюзи; белая постель, кружка кофе на журнальном столике, там, где я её оставила; никого в квартире, полоски света, полоски листьев, пучками свесившихся из горшка на полу. Днём только белизна тротуаров за окном, дежавю и тихие мелодии.
Чиста ли мечта о чистоте, когда отдаёшь её в другие руки, на поводок? Не все ниточки сходятся. Не все ниточки сходятся… Днём мне грезить, вечером – я твоя. Ты не узнаешь о чём я думаю, о чём мечтаю. Днём я с собой, а ты – с другими. Моя чистота свободна ото всех, особенно от тебя. Все пластинки поют об этом: когда продаёшь душу дьяволу, попадаешь в ад. Я продала своё тело. Ад сам пришёл. Белые стены, полоски, излюбленные музыки шепчут из приёмника, свиваются в спирали; рань, утреннее окно – оживающая эмаль, над алюминиевыми венчиками антенн только бесконечно глубокое небо. Утопать в нём стóит всего. Душа на кончиках пальцев поднимается от тела, обвешанного цепями, ярлыками, замаранного продажностью, но такого по-детски трогательного и взлохмаченно-мечтательного, что я не чувствую его своим (кто ты?). Я потеряна. Важно только то, что я вижу.
Я взяла свечу и выглянула в окно, так лучащееся в тёмной комнате. Во дворе сказочно блистали звёзды и роса, на садовом столике оплывала свеча. Я спустилась туда, где среди странных цветов, бобовых стеблей и чудес темнели кладки ящеров, к огоньку. К счастью, на мне венец, и я закрепляю в нём свечи. За игрушечной аккуратной калиткой началась дорога, широкая и ровная как полотно. На сиденье старенького кадиллака дрожал ещё один огонёк. Что я собираю? Мечты?
Пустынная трасса прорезала и скалы и пески и поле.Следующую свечку мне протянул молодой человек, попутчик и странник, как я. Я ещё не разглядела его лица, а уже искра за его плечом позвала меня. Я сошла с обочины во тьму и взяла свечу с края обрыва… Ловушка. И дна, казалось, не будет. Что я собираю? Ошибки?
Во мраке я ползала как червь по болоту, тонула и глохла от грязи, заливавшейся в уши, и только влёк меня яркий маячок. Я и его подобрала, а венец отяжелел невыносимо. Но тут, у самого горизонта, показался мой дом, и в окне – последняя свеча. Что я собираю? Надежды?
Разбитая, израненная, в восковых слезах, я, всё же, украсила свой венец. И теперь мне веками быть сплавленной с ним. Плач застывает воском в горле. Сброшу ли я это бремя, или сон повторится?..