– Стой, не входи. Оставайся в тени.
В чёрной-чёрной комнате, на алтаре рубинового света умирала лилия, залитая кровью. Рядом был мой ангел, на его крыльях дрожали серебряные росинки. Святые слёзы прощения он собирал в ладони и окроплял цветок.
В чёрной-чёрной комнате, в куполе рубинового света умирала моя душа, залитая кровью. Рядом был мой друг, его серебристые волосы горели нимбом, а длинные пальцы были ещё нежнее и аккуратнее, чем всегда. В ладонях он протягивал ей белоснежные таблетки, бинты, письма – что угодно для пробуждения; он гладил её и прижимал к себе, и льдинки его зрачков отражали алую пантомиму боли. Кровавым дождём в нём текла печаль и смывала навсегда улыбку. Темнота отправляла тени подписывать бумаги, ставить штампы, заказывать услуги могильщиков.
– Стой здесь, не входи. Ты уже ничем не можешь помочь, – сказал мне грустный ангел, обнял за плечи и повлёк за собой. Вымолил ли он мне прощение? – Ты была не права, время ещё не настало.
Зачем нужно столь усердно печься лишь об одной плоти? Вот она – пепельная шелуха, которая расползлась как старый носок вокруг моей души. Сквозь расколотые своды черепа я вижу небеса, на кончиках пальцев проклюнулись первые ростки, а в животе – прозрачные ключи. Даже тело – всего-навсего склеп или мумия – сгодилось наконец. Предвечный строитель ветер слепит из покинутого дома прибежище новым жителям. А я поднимаюсь от растрескавшейся глиняной пустыни, овеваемой прахом, вверх. Ступень за ступенью. Только лёгкость, бархатом ласкающий воздух. Где-то за серыми облаками то, что я ищу. В конце путешествия меня ждёт небо в торжественном пурпуре и золоте. А дальше я не тороплюсь, я очарована, напеваю про себя давно забытую мелодию. От фиолетового востока с кроткими звёздами до полыхающего заката величаво и неспешно плывут на разноцветных воздушных шарах другие. Язычки пламени трепещут как мотыльки. Здесь тепло и пряно, и каждый тянет ко мне руку, зовя с собой.
Чтобы стать хотя бы птенцом (не говоря уже об овладении полётом), каждому нужно проклюнуться в мир вовне. Но некоторые, как я, замыкаются в своей обители. Мой кров – замшевый гробик. И погоду мне подавай пасмурную, и свет – неслепящий. Всё, чтобы не тревожить собственное заключение. А что будет, если выглянуть? Громко и ясно буря выдыхает дождинки в лицо. Вселенная порывиста, хаотична, ритмична. Всё, окружившее меня – фантом. Зыбкий, он заставлял трепетать сердце. Хрупкий, едва развившийся разум цепляется за ближайшую, хоть сколько-то крепкую, нить, ища спасения. Часто этой нитью бывает другой человек, часто эта нить рвётся… Сколько же нужно храбрости, чтобы на тонких ножках подойти к краю обитаемого мира! В опасении я высовываюсь: где ты? с кем ты сегодня? Нет, меня не волнуют быт или страсть. Скажи, с кем ты делишь песни? Сокровенные минуты, наполненные чисто детской непосредственностью? Кто держит тогда твоё сердце в руках? Голос мой заглушается грохотом водоворота туч в небесах, и я заползаю обратно в бархатный мирок. Я ещё несмелое дитя.