Стоит растормошить проектор, и берега упоительной красоты – обрывы, лесные просеки, пашни, васильки – поползут оплывшей кинолентой, приклеиваясь к пальцам.
Вода зажимает мне уши и шепчет в затылок: “это всё пройдёт, всё мираж”. Я тянусь к отмели, нога утопает в ней по косточку, увязает в мороке. Это призрачная плоть, прозрачная мякоть. И сладко пахнет кровью и талым снегом. А дальше другие края: солнце и грибной дождь, женщины пекут хлеб, дети бунтуют во дворах, под облаками блестят дирижабли, не больше спичечной головки. Течение торопится всё быстрей, и я только мельком вижу юность. Она как певунья в сентябрьском сне, как первый иней на берёзовой коре, она свежа. И пусть сильнее крутятся лопасти и турбины, скорее пролетает день, чахнет и худает соловей, некогда певший – всё прокрутится ещё раз, пока плёнка вовсе не прогорит под моим взглядом. Сейчас я принимаю тебя такой, какая ты есть, моя река.
Являлось 604 кошмара, 428 прекрасных сна украшали комнату. В замешательстве я вставала как вкопанная, прямо посередине — новогодней ёлкой — а они меня щипали, дёргали, трепали по щеке и просились на ручки. Долго этого не вынести, я разворачивалась и, хлопнув дверью, убегала по тропинке в ночь. Затем терялась, расстраивалась, шла обратно и находила их мечтающими вслух, курящими трубки и моющими посуду. Вскоре моя угрюмость переросла в дружбу, а они стали водить меня в чудесные места, где на полпути забываешь себя. Жизнь не кончается, не кончаются миры! Путь мой не просто пунктир к горизонту. Он — дорога, завивающаяся как раковина улитки. В один миг я вижу галереи прошлого и будущего, разноцветные отражения, которым нет числа. Ничто не повторяется точь-в-точь. Чего ждать?.. Входя в стерильный больничный холл, я тут же падала в небесную бездну, пахнущую озоном, потом пряталась в вишнёвом цветке, затем вязала шарф у камина — и всё это не переводя дыхания. Они сказали, что так и должно быть в первый раз. А путешествие всё продолжается. Пора очинить перо…
Полейте масла на мои разбитые стопы — шелковистого, елового, горячего. Раны затянутся, усталость уйдёт. С разбега прыгну в воду, секунды буду беспомощна, густо-синее небо и янтарное озеро несколько раз поменяются местами. Потом отдышусь от брызг, пока ручьи стекают от макушки к подбородку, разотрусь пушистым полотенцем, закутаюсь и присяду на мостик. И вот, так буду сидеть и наблюдать закат, смахивая сухой песок с досок, пальцами ног отгоняя муравьишек. Я остановилась на 4-5 часов от гонки, от мыслей, смеха — просто сижу и изредка хлюпаю носом, да шевелю камушки на берегу. Я понимаю, что больше, чем есть в этот момент, мне и не нужно. Вечерний свет не иссушает, ласкает.
Эта история обо мне. После смерти моей близняшки я стала находить минуты и часы, где я это я — единственно верная единица измерения собственной личности. Просто я много устаю, и буду уставать. Густым-густым маслом приготовлю стопы к дороге, тягучим тёплым бальзамом пролью вечернее солнце в душу. Усталость уйдёт.