Нас было приказано эвакуировать, что удивительно — обратить внимание на дюжину упорствующих. Каждый прощался с городом как умел, я пошла в заброшенный парк аттракционов, сейчас задушенный почти двухметровой сухой травой. Тротуарные плитки и трухлявая розовая ограда утопают в зарослях, жёлтые кабинки мини-копии колеса обозрения расписаны граффити. Я села на ступеньки и ржавых американских горок. Быть здесь сейчас доставляло мне и наслаждение и боль. Я помню это место ещё живым, но последний билет был продан 18 лет назад — тогда нас включили в зону отчуждения. В течение двух недель город вымер, уехало 3/4 населения. Но не я. Было почти не страшно, а сейчас мне становится жутко, когда я пытаюсь представить, что останется от колыбели моей юности… Я не сразу заметила подрагивающий раскалённый воздух над асфальтом и струйки песка, текущие в в е р х. Пора убираться, она идёт.
Мы назначили встречу в полузаброшенной промышленной зоне города, под развязкой мостов. Накрапывал дождик, влага клубами ходила над песком, перемешанным с мелким камнем и битым стеклом. Я стоял у затихшей сталепрокатной фабрики. Лес уже взял здесь реванш: сорные травы точили и крошили обломки тёмно-красных кирпичей здания, которое (судя по табличке) было основано ещё в 1909 году; на битумных козырьках подъездов появились маленькие берёзки; маленькие сосновые стражи жмутся к стенам. В ожидании, я прогулялся вдоль складов и пустых литейных цехов, повернув обратно только у дымящихся исполинских градирен. Он подошёл вовремя, уже стоял у ближайших ко мне опор — сумку принёс. Она светилась изнутри. В ней вяло трепыхался Он, тот самый.
Бредут по тропке, толпясь и шатаясь, мои вчерашние сны. В полуденном зное они протягивают руки к небу, плетясь в землисто-хвойном мареве сквозь раскалённую крапиву. Под их гладкими надтреснутыми веками струится сладкий сок, стекая слезами по скорлуповым щекам. Я жадно ловлю эти капли, как комар. Караван продолжает шествие навстречу своему обретению жизни в полночь. Вечереет, свет виснет на яблонях, и каждый лист украшен жидким бликом. Призраки покачивают крыльями и кивают хоботами, роняя притягательный нектар с пальцев и перьев. Где-то на лунной поляне мы затеряемся, и они сбудутся. В темноте задремлют в пруду рыбы с алою кожей. Только я буду кружить за руку со своими снами. Жажда. Пить берёзовый сок, баюкая абортированное сердце.