После очередной уборки я нашла эту коробочку. В ней обмылок, пахнущий земляникой, три булавки с красной и жёлтыми головками и несколько игл, закреплённых на бумажке. В детстве я порой мастерила кукольную одежду. Прошло много лет, и осталось только это. Сгинула во времени самая дорогая вещица — марка с птицами. Такими ясноглазыми… забыла как называются. Коробочка орехового дерева пахнет ещё лаком, чёрно-белыми фотографиями и истрёпанными газетными вырезками; я узнала узор годичных колец на крышке и донышке. Раньше, когда я хотела осмотреть свои сокровища, я забиралась в собственный укромный уголок, возводила “стены” из шерстяного одеяла, оставляя только “окно”, выходящее на огонь, и водила пальцем по этим изогнутым линиям. Я верила, что, если делать всё правильно и не отрываясь, случится волшебство.
В объятьях сотни дней-альбиносов, с песцовой шубкой на плечах, я просто бегаю кругами по полям, обгоняя стаи лисиц, царапаю ароматную кору рябин и сбиваю сморщенные смешные ягоды. Изогнулись лапы елей под весом снежистого тумана. Не тронуты на ветках развешанные стеклянные игрушки — хочу, чтобы праздник был везде. Я бегу ко двору, где стоИт мой деревянный теремок, падаю, кувыркаюсь, волей-неволей забивая, пробитые особыми пулями, дыры в себе снегом, “зимним” печным дымком, теньканьем синиц и лукавством сычиков. Отяжелели от хлопьев кудри, дыхание влажное и свежее — значит скоро домой. К пряничным домикам, заиндевелым крУжкам, забытым на веранде ещё с утра, и свечке в окне.
Чертополох. И холодные влажные пушинки падают на порог. Я уже могу это видеть, но пройдут годы — прежде, чем смогу осмыслить и полюбить.
Фисташковый и шафранный. Я мчусь по тропинке босиком, и на пятках остаются лепестки ромашек. Мир — огромная музыкальная шкатулка.
Циан. Концентрация, сгущение сияния. Кроме ослепляющей магмы я могу видеть трезво только тебя — в голубоватых отсветах. Так близко, что порой трудно дышать.
Чёрный. И тут память отказывает мне. Глубже, но на гребне штормовой волны. Оцепенение, но движение семимильными шагами к пониманию.
Дымно-черешневый. Ад — это изнеможение, боль, такая древняя, что покрыта прахом. Только голая штукатурка и круг света от абажура. Я сползаю по сухой стене на пол.
Пыльная роза. Самый чистый свет не ослепляет. Можно разглядеть оттенок. Вот такой он — выход… в рай.